НАСЛЕДНИЦА АМАЗОНОК

Отрывки из книги

Из предисловия

     (…) Археология не стоит на месте. Сегодняшнему ученому обо многом могут рассказать предметы, которые когда-то без всякого сожаления выбрасывали в отвал как ненужные. Например, найденный в очаге уголек можно отправить на радиоуглеродный анализ. И физики сообщат археологу: дерево, которым когда-то был этот уголек, срубили примерно тысячу пятьсот лет назад.
     Землю из горшка, найденного в кургане, можно тоже отправить на анализ. И химики скажут, что когда-то было в этом горшке: молоко, или мясо, или просяная каша. Так мы узнаем, какую именно пищу положило племя своему погибшему вождю, чтобы он не голодал по пути в страну мертвых.
     Кости самого вождя археологи отправят в антропологическую лабораторию. И оттуда придет ответ: сколько лет было погибшему, какой пищей он питался, много ли ездил верхом, какими болезнями болел, от какой раны погиб в бою. А генетики ответят на вопрос о том, приходится ли наш вождь отцом или родственником тому воину, который похоронен под соседним курганом…

Из новеллы «наследница амазонок»

(...) Загремело железо – с Гнура сбивали цепи. Я тихонько свистнула своим, только мне и Ветерку известным свистом, и отпустила поводья. Ветерок ринулся вперед, раскидывая толпу. Гнур взлетел на спину коня и ударил его по бокам, вскричал только мне, Ветерку и ему известное слово.

Умный конь мчался, стлался по земле. Ни у кого из участников церемонии не было под рукой луков. Люди бежали к своим коням, но когда первые преследователи вскочили в седла, всем уже было ясно, что Ветерка не догнать. Недаром он считался одним из лучших коней кочевья.

 Лонхат и Амизок стояли неподвижно. По лицу Лонхата катились слезы. Потом он посмотрел на меня. Он не рискнул ни улыбнуться, ни кивнуть. Он только посмотрел. Но я навсегда запомню этот взгляд.

Мне никто ничего не сказал. Не стали ломать и без того нарушенную церемонию.

Жрица задушила обоих пленников и их бросили на помост рядом с тушами баранов. Младшие жрицы подошли к помосту и посыпали его толченым мелом, серой и красными кристаллами реальгара. Накидали еще хвороста. А потом они подожгли костер.

Был сильный ветер, пламя быстро разгорелось и быстро прогорело. Среди золы остались лежать обугленные кости.

Потом люди стали подходить, и класть в золу подарки для Тиргатао. Кто-то положил кресало, чтобы Тиргатао могла разжигать огонь и греться возле него в вечнозеленой степи. Кто-то принес стрелы в деревянном колчане. Кто-то жаровню на деревянной ручке. Гости – родня Скопаса – привезли богатый подарок – литой бронзовый котел. Подруги Тиргатао поставили два горшка с бутиром и иппакой. Моя мать – слепленный ею самой лощеный кувшин с кобыльим молоком.

Скопас подошел, опустился на колени возле пепелища и положил на угли великолепный акинак в красивых ножнах. Арзак возложил уздечку, поставил деревянную чашу, обхваченную бронзовыми руками.

Я положила маленькую бляху, которую когда-то подарил мне Скопас. Это была очень красивая бронзовая бляха, и я ее бережно хранила, как символ моей связи с семьей кузнеца. Теперь я потеряла право на эту связь…

Из новеллы «Мальчик из Танаиса»

(…) Я как-то взял да и вылил горшок с помоями в колодец для сбора дождевой воды. Знаете, у нас ведь, как и у всех жителей Танаиса, в центре двора есть такой колодец, а точнее просто небольшое отверстие в каменных плитах, которыми вымощен двор. Плиты эти чуть-чуть наклонены к колодцу со всех сторон, и в дождь вода стекает во двор с камышовых крыш и наполняет колодец. А заодно смывает весь тот мусор, который я не успел убрать. Вот я и подумал, что горшок помоев не повредит.

Никто бы и не догадался. Но назавтра Монима достала из колодца немного воды, чтобы ополоснуть стол, на котором она чистила рыбу. И представьте, обнаружила дохлую крысу, которую вчера сама бросила в помои. Я пытался объяснить, что это – другая крыса. Но Монима заявила, что она эту крысу узнала. Как будто крыса ей знакомая или родственница!

Я потом неделю сидеть не мог. Подумаешь, крыса! Все равно воду из колодца никто не пьет. Чистую воду я должен таскать из источника у городских ворот. А до него знаете, сколько идти? Наверное, целый выстрел из лука!..

Из послесловия к новелле «Керод – сын вождя»

(…) Каждый час мы делаем десятиминутный перерыв. В один из таких перерывов к нам подходит английский студент-археолог Роберт Эллиотт и, делая загадочное лицо, отзывает нас в сторону.

Мы уже догадываемся, в чем дело. Каждый год Роберт приезжает в нашу экспедицию, и каждый год он привозит с собой какую-нибудь искусно изготовленную «находку», которую подбрасывает в раскоп. Вот и сейчас, убедившись, что никто нас не видит, он достает из спичечной коробки изящную металлическую пантеру.

– Скифский звериный стиль, – поясняет он. – Я ее дома на кухне из свинца отлил. Похожую в одном кургане на Украине нашли.

Пантера действительно хороша. Только вид у нее слишком новенький. Мы зажигаем крохотный костерок и слегка покрываем пантеру копотью, потом, поплевав на нее, натираем грязью.

Не совсем понятно, что будет делать скифская пантера в аланской мусорной яме. Но тем больше интересных гипотез выдвинут археологи.

Мы возвращаемся на раскоп, и, пока мы отвлекаем внимание ребят, Роберт прокрадывается в мусорную яму, кладет пантеру на дно и присыпает тонким слоем земли.

Перерыв окончен. И только мы начинаем копать свою катакомбу, из мусорной ямы раздается победный вопль. Джа вылетает наружу, потрясая крохотной серебристой фигуркой.

– Серебро! Ювелирка!

Все сбегаются. Даже наш сенбернар Брамс, хотя ему и запрещено бегать по раскопу, появляется из-за кустов и обнюхивает пантеру…

Из новеллы «Аспар из Хазарии»

(…) – Там стражник стоит в воротах, – шепнул я Иосифу, – он самого кагана видел.

– Врет! – ухмыльнулся Иосиф. – Кагана никто не видит. Раз в четыре месяца он действительно показывается народу. Он едет по стране во главе торжественной процессии. Но даже сопровождающему его войску не разрешается приближаться к кагану ближе, чем на милю. А все, кто выбегает приветствовать кагана, при появлении процессии должны падать ниц и поднимать голову не раньше, чем каган скроется из вида. Так что твой стражник в лучшем случае лежал в миле от кагана, уткнувшись в пыль носом.

– И что же, каган никогда ни с кем не общается?

– Почему же, общается. Когда он сидит в своем дворце на золотом троне под балдахином, к нему может войти царь. Царь должен быть бос и должен держать в руках кусок зажженного дерева, дабы благовонный дым очистил скверну, которую царь может принести с собой в священный чертог. Царь падает ниц и лежит на полу, пока каган не разрешит ему приблизиться. Кроме царя к кагану могут войти еще два высоких сановника. Ну и, конечно, его жены. Их у кагана двадцать пять, и они все – дочери подчиненных ему государей.

– А скучно, наверное, быть каганом. А потом случится засуха и его убьют.

– Могут и без засухи убить, – сказал Иосиф. – Когда нового кагана возводят на престол, царь набрасывает ему на шею шелковую петлю и начинает душить. И когда каган уже теряет сознание, его спрашивают: сколько лет ты будешь царствовать? Каган в беспамятстве, хрипя, называет какое-то число. Тогда его возводят на престол. Но если он процарствует названное им самим время и его не убьют раньше, то уж в назначенный срок его точно убьют.

– А если бы меня сделали каганом, я бы обязательно постарался и назвал число сто.

– Больше сорока лет каган царствовать не может. Через сорок лет убивают любого. Ведь к старости божественная сила в нем иссякает.

Да, мне повезло, что я не буду каганом.